Love hurts

автор: Jerry Puma
пейринг/персонажи: Камбей\Кьюзо, упоминание Камбей\Щичироджи в прошлом
рейтинг: PG
жанр: humor
количество слов: около 1300
дисклеймер: стандартный
саммари: Щичироджи знает, что такое любовь, потому что судьба жестоко с ним обошлась, поселив один дом с Камбеем и Кьюзо. Время действия – оборона деревни Канна.
Примечания: Для Dako Serebro, ключевое слово «скрепка».
Dako, дайри опять лежат, а поздравить тебя хочется все-таки сегодня! С днем рождения тебя, спасибо , что ты у нас есть

Утро началось ужасно, потому что ночь, фактически, и не заканчивалась. Момотаро поежился, выполз из футона, выкатился на крыльцо и принялся растирать виски, впрочем, безо всякой уверенности, что это поможет от головной боли. Потом он стал тереть глаза, чтобы они хотя бы проступили на лице. Жалкое было зрелище, о чем не преминул напомнить в шутливой форме пробегавший мимо Горобей. Через плечо самурая-шута было переброшено полотенце, верхняя часть одежды и вовсе отсутствовала, открывая миру не слишком аппетитную коллекцию шрамов.
- Что, Момотаро, скучаешь? – бодрым голосом осведомился Горо-сама, шумно затормозив возле бочки с дождевой водой.
- Скучаю? – осторожно переспросил Щичироджи.
Может быть, он просто чего-то не понимал. Может быть, это Горо-сама так изящно пошутил, вложив в слова бездонный смысл и юмор, а он, невыспавшееся подобие самурая с обвисшими, как вялые цветы, хвостиками, просто не смог этого оценить. Обижать юмориста не хотелось.
- Ну да, - великан остановился, чтобы лишний раз продемонстрировать Щичироджи, что он доволен жизнью, пышет здоровьем и великолепно выспался.  – По Юкино-сама.
Момотаро вежливо кивнул, а заодно удивился. За последние две недели, минувшие с тех пор, как «Светлячок» остался позади, он многое успел. Узнать, что на свете существует Кьюзо. Изрубить розовую летающую штуковину в ущелье. Удержаться и не изрубить Кьюзо. Ну, или хотя бы попробовать изрубить. Стать военным конструктором, получив в распоряжение инженерный батальон из одного рисоуборочного самурая и целой деревни крестьян. В перерывах между всем этим удивиться, чего это Камбей к нему охладел. Найти этому объяснение в виде того же Кьюзо. Тихо порадоваться. И наконец, громко возмутиться, когда выяснилось, что Камбей-сама и гайджинский самурай спят в том же доме. Вернее, не совсем спят. Короче говоря, скучать по Юкино времени особо не было, да и сил тоже.
- Ох, любовь-любовь… - блаженно провыл Горобей и занырнул в бочку.
- Это уж точно, - кисло согласился Момотаро, хотя фокусник вряд ли его слышал, потому что ушей на торчащем из « крестьянского умывальника» заду не имел.- Любовь так любовь.
И поморщился, вспоминая, как летают ночью по комнате раскидываемые порывами страсти катаны, черно-красные, до синяков тяжелые сапоги, чистые и не очень одежки, а порой и мебель. Про чудесный аккомпанемент звуков и различных оттенков молчания и вовсе говорить не стоило. Спать в таком бедламе смог бы только Кикучио, но он ночевал под обрывом, чего теплолюбивый Момотаро себе позволить не мог.
Щичироджи зевнул, поправил выскочившую из пазов челюсть и поплыл по двору к бочке. Хреновым началом дня будет если он не успеет умыться после Горо-сама и перед тем, как заявится на водные процедуры измазанный с ног до головы машинным маслом Хейхачи. После него водой можно уже не мыться, а смазывать Кикучио.
- Ух, хорошо! – постановил Горобей, вынырнув.
На Момотаро полетели многочисленные капельки воды, даря сомнительную свежесть.
- Что-то ты совсем зачах, - решил Горо-сама. – Давай я тебя развлеку!
Момотаро хотел возразить, что развлечений ему и так хватает по самые кончики хвостиков. Взять хотя бы прошлую ночь. Двое соперников как всегда решили, что им будет слаще, если перед действом хорошенько подраться. Час был поздний, уже спал даже Манзо, повсюду за самураями шпионивший. Кьюзо идею принял с обычным молчаливым восторгом и забегал по  стенам. Момотаро вжался в пол, радуясь, что они решили сражаться между собой, а не устроить совместную охоту на опальную Камбееву супругу. Бывший генерал, видя, что белобрысый явно его превосходит, озверел и вспрыгнул сразу на потолок. Засверкали катаны, ну кто же устраивает любовные игры с боккенами. На Щичироджи мягко спланировала нашинкованная циновка со стены, а затем мимо головы прокатился сорванный с петли котел. Мисо-супом на следующий день вонял весь футон, а так же весь Момотаро. Ответа на вопрос, почему господин самурай не хочет обедать, Кирара так и не дождалась.
Приведя помещение в надлежащий вид, возлюбленные враги угомонились, вытерли друг с друга кровь и приступили к более обычному своему развлечению. Момотаро слушал, как отдаются удары в пол гулким эхом в лежащем рядом котле и усиленно подавлял желание врезать по оному чем-нибудь железным и заорать «Тревога, бандиты напали!». А потом, последние минуты своей бренной жизни, насладиться зрелищем обломавшегося Кьюзо и бывшего командира без штанов.
- Вот смотри, что у меня есть! – Горобей улыбкой затмевал утреннее солнце.
Момотаро покорно проследил взглядом указанное фокусником направление и увидел, что в коричневых, мозолистых пальцах тот держит непонятный изогнутый предмет, вроде бы из железа сделанный.
- Это что, оружие ниндзя? – спросил Момотаро в искреннем недоумении.
Штуковина была дурацкой, необъяснимой и острой.
- Типа того, - пожал плечами Горо-сама. – Это вроде бы что-то древнее, мне старик Масамуне дал. Называется «скрепка».
- Уже смешно, Горо-сама, - не удержался Момотаро.
- Зря ты так думаешь, - не теряя лица и оптимизма, возразил актер. – Видел бы ты, как было смешно, когда на нее нечаянно сел Кацуширо!
Щичироджи медленно соотнес в мыслях задницу юного охламона и заостренный конец «скрепки», представил эффект и против воли улыбнулся.
- Вот, я и говорю! – возрадовался Горобей. – Давай ее кому-нибудь подложим, что ли? – великан ненадолго замолчал, сообразив, что предлагает развлечение, достойное скорее махрового нобусэря, и решил как-то оправдаться, - Нет, конечно, это не гуманно и все такое, но зато какой кайф!
Оправдание загнулось на корню, зато Щичироджи воспрял духом. Он выскреб предмет из пальцев Горобея, растянул до ушей улыбку, а  добычу  оперативно спрятал в карман халата. Весь оставшийся день Момотаро ходил почти довольный, работал за троих и пугал Хейхачи очень странной улыбкой. Рыжий все время на него поглядывал с некоторым беспокойством, а под вечер отозвал в сторонку.
- Э-э-э, Щичи, - начал он и шумно сглотнул прежде, чем продолжить. – Мне кажется, ты что-то плохое собираешься сделать.
- Да? – голубые глаза полыхнули оскорбленной невинностью, а на механика, упал словно мешок обожаемого риса, стыд. – Хей, не переживай. Ничего плохого, и уж точно не тебе.
Рыжий с сомнением пожал плечами и вернулся к работе, которая заключалась в эксплуатации технического гения вместо лошади. Момотаро, предвкушая забаву, впрягся ему помогать, и до самой ночи оба самурая проработали, а один еще и проулыбался, да так гадко, что с телеги порой падали бревна.
Когда Щичироджи дополз до дома, предвкушение достигло своего предела и громко свалилось вниз. Праздник был в самом разгаре, а он, увлекшись тасканием тяжестей, умудрился прозевать начало. Катана Кьюзо вылетела сквозь затянутую рисовой бумагой дверь и воткнулась в дерево возле самой момотаровской головы. Звериный рык генерала, удар чего-то живого об что-то твердое, кажется, Кьюзо об пол, хотя с равной долей вероятности могли быть  Кьюзо и потолок. Щичироджи невозмутимо поправил хвостики, коих только что едва не лишился, и устроился под деревом ждать, что еще вылетит.
Вылетел Кикучио. Если бы пыхтящее ведро вывалилось из дома, Щичироджи бы подумал плохое, вернее, ужасное, потому что плохое он начал думать еще когда они прибыли в Канну. Первая ночь была просто невыносимой. Тогда разнесли сарай (а потом Камбей долго доказывал старосте, что это был разбушевавшийся Кикучио, и то исключительно в оборонных целях), уронили на Щичироджи мешок с рисом вместе с чердаком, на котором оный хранился, и в довершение поставили боевому товарищу фингал, правда, не лично, а при помощи рухнувшей потолочной балки. Да, первая ночь была сущим кошмаром. Как и все последующие.
А Кикучио выбежал из леса, громогласно вопя о бандитах и Кацуширо.
Мимо Щичироджи проскакал Кьюзо с не поддающейся описанию физиономией и в кофте задом-наперед, а за ним и Камбей, вместо шарфа намотавший обгрызанный с одного края фрагмент футона. Прежде чем последовать за ними, Момотаро юркнул в дом и что-то подложил в самый развороченный футон, сверху слегка политый кровью. Несомненно, он принадлежал именно виновнику его недосыпания. После затянувшегося суда над предателем Щичироджи спал. Впервые за две недели в Канне. Потому что Камбей любезно пододвинул своей бывшей женушке, начавшей храпеть уже в процессе снятия ботинок, самый большой и мягкий футон. И потому, что хозяин этого лежбища внезапно заявил, что у него болит голова, и он, пожалуй, будет спать на свежем воздухе.
А утро началось великолепно. Момотаро первым встал, порадовался солнышку, шумно похрустел костями и пощелкал металлической рукой, пропел нецензурный стишок о прелестях деревенской жизни и отправился к бочке умыться, опередив даже фокусника.
- О, совсем другое дело, - констатировал Горобей и шутки ради врезал по торчащей из бочки момотаровской корме ладошкой. – Только вот, Щичи, я не пойму, ты кажется собирался ее КОМУ-ТО подложить… Хотя, дело хозяйское, главное, чтобы у тебя настроение поднялось.
Из штанов Момотаро, чудом не воткнувшись в жизненно-важные области, торчала скрепка.

01.10.2007, Jerry Puma