Говорят, что в тихом омуте водятся черти.

  Камбей мог бы счесть его почти ребенком, мальчишкой вроде Кацуширо, годного пока что лишь
на роль ученика. Но если доверчивый характер последнего говорил о его детской наивности, то
Кьюзо был воином, с мастерством, отточенным в битвах.

В их первой схватке казалось, несмотря на скорость, что он едва движется, плавно и
безмятежно, и звон стали не может потревожить эту гладь. Эти пустые, непроницаемые глаза …

Камбей никогда не мог удержаться и не бросать камешки.

Он знал, что Кьюзо был лучшим бойцом, лучшим самураем, и все же метнул первый камень.
Прикосновение руки к руке всколыхнуло это спокойствие, вытягивая скрытое на поверхность.
Вспышка ярости и замешательства в расширившихся глазах светловолосого стоила того.

Шичироджи, который всегда был слишком проницателен, должен был заметить этот интерес. Когда
Камбей предложил Кьюзо присоединиться к ним, многозначительная гримаса на лице Шичироджи
подтвердила, что он ничуть не изменился за годы разлуки.

Колкости, и насмешки, и двусмысленности, пока Кьюзо не пришел к нему сам. В молчаливом
гневе он был ошеломительно хорош… Волны грозились разорвать холодную поверхность, и, хоть
Кьюзо и был лучшим самураем, Камбей продолжал бросать камушки.

Губы Кьюзо – мягкие и неуверенные; странная смесь смущения и веселья в его глазах, пока
Камбей избавлялся от слоев одежды. Кьюзо, всё ещё молчащий под тяжестью его тела, пока
Камбей бросал камень за камнем, впитывая каждый момент, каждую волну, каждое движение на
этом совершенном лице.

Когда Кьюзо снова застыл, уступчивый и спокойный, а волны медленно утихали, пока не исчезли
совсем, он свернулся рядом с Камбеем и, по-видимому, совершенно не думал о том, что только
что произошло – ни следа смущения.

Но Камбей помнил, что скрыто в глубине этих вод.

На следущее утро Шичироджи загадочно улыбался, интересуясь, перестанет ли он когда-нибудь
бросать камушки.

Отредактировано Watcher (20-11-2007 17:22:20)