1. Название: Когда побеждает жизнь
2. Автор: Kosichko
3. Бета: chtec
4. Рейтинг: R
5. Категория: гет
6. Жанр: Romance <3
7. Персонажи: выжившие в оригинале
8. Предупреждение: POV - Кирара
9. Саммари: Что можно получить, отказавшись от меча?... О чем промолчал канон?
10. Дисклеймер: ни один персонаж не мой.
11. Комментарий автора: посвящается chtec-сенсей

Солнце грело не по-весеннему жарко. Если бы не соломенная шляпа, не знаю, что и стало бы с моей головой за целый день на рисовом поле. Но не могла же я не принять участие в празднике. Возможно, это последний раз, когда я увижу, как жители Канны сеют рис. А ведь впервые за много лет никто не посмеет посягнуть на будущий урожай!
Я пела посевную песню, и ею прощалась с односельчанами. Старалась запомнить их лица – вот Санае участливо наклонилась к Рикити, а вот сестренка поет во весь голос, даже зажмурилась от усердия. Лишь краем глаза я видела, как напротив, через дамбу, господа самураи прощаются со старейшиной. Мой черед настал чуть позже, когда последние саженцы оказались в воде, и сельчане пошли переодеваться для вечернего праздничного гулянья. Вещи были уже собраны, а с родными я все обговорила заранее.
Дорога к мосту вела прямо на закат. От бьющего в глаза света хотелось отвернуться, и как-то незаметно я обнаружила, что стою лицом к деревне и думаю о чем угодно, только не о том, что ждет меня уже совсем близко. Стоит только перейти мост… Как же его было трудно строить тогда, во второй раз! Никто из деревни не хотел приближаться к останкам Столицы, и не было бесстрашного Кикутиё, чтобы перекинуть бревно на ту сторону и как следует закрепить между плитами столичной брони… Первое время строить мост не хотели вовсе, ведь это не только единственная дорога с острова, но и путь в деревню для шаек бандитов, которые продолжали временами появляться в окрестностях: бестолковые, обезглавленные, но хорошо вооруженные. И тогда господин Ситиродзи взялся укрепить Канну – достроить форт. Не могу представить, чего ему стоило возводить на стенах катапульты и скорпионы по чертежам господина Хейхати, он почти ничего не ел, перестал разговаривать с господином Камбеем…
Камбей! Мысль привычно обожгла, я с улыбкой тряхнула головой, сбрасывая наваждение. Повернулась и решительно пошла вперед, туда, где ждала машина жителей Пещер, а в ней – самураи. И всю оставшуюся дорогу я вспоминала.

Осень и зиму господа самураи жили у нас с бабушкой. Дел было невпроворот, и хотя я перестала быть жрицей и отвечать за всю деревню, раненые требовали ухода, а затем силы всех жителей потребовались на постройке форта. Да еще надо было передать Комати свой невеликий опыт обращения с Амулетом воды. Но, даже оплакивая погибших – тех, кого я знала с детства и, тех, о ком не успела узнать почти ничего, – я вспоминала: «…Не жди меня. Мое сердце давно умерло. Твоему амулету никогда не почувствовать в нем влагу». Но я не ваш солдат, господин самурай! Я молилась и ждала, и раз я дождалась – могла ли так просто отказаться от своей мечты, от своей души? Когда отступает сама смерть – как не появиться надежде?
Обычно за больными в деревне ухаживали старшие женщины, но после битвы со Столицей было столько тяжелораненых, что господа самураи остались на моем попечении. О нет, как лекарь я отнюдь не испытывала неловкости, когда для перевязки предо мной представал не вполне одетый господин Ситиродзи. И со спокойной душой обрабатывала незначительные раны замирающего (сейчас я отдаю себе отчет!) в затаенной тоске Кацусиро.
Хуже было с господином Камбеем. Какие простые движения – раздвинуть кимоно, чтобы проверить повязки, откинуть с лица непокорные кудри, взять за руку, чтобы почувствовать пульс. И каким новым смыслом они наполняются только из-за того, что прикасаешься не просто к раненому, нуждающемуся в уходе, а к мужчине, желанному мужчине, живому, сильному, не сломленному ранами. Вернувшемуся. Пусть даже затем, чтобы снова уйти.
Ситиродзи был ранен сильнее, первое время не мог переодеться без моей помощи, но мне ни за что не вспомнить, какова на ощупь его кожа. Другое дело господин Камбей. Меня поражало, что он словно ничего не чувствовал – накладывала ли я швы, обрабатывала ли раны крепкими настоями. Я испытывала боль вместо него. А еще – не приставшее лекарю смущение. Мне не верилось, что господин Камбей, всегда такой холодно-отстраненный, – здесь, в моем доме, и нуждается в моей помощи. Что с полным правом я могу проводить дни у его постели. Все это – его мужество, и моя помощь, и наша близость – невероятно искушало. Казалось, мои руки плавятся от прикосновения к его ранам,  я просила Комати проверить, нет ли жара…
Жара не было. Это мои ладони превращались в ледышки, когда от близости этого сильного тела, от этого глубокого голоса, говорящего со мной ни о чем, вся кровь приливала к сердцу. И к низу живота, о да. «О, нет!» было бы точнее. Я не могла спать: стоило закрыть глаза, и казалось, что мои руки проникают под белое кимоно и дальше, под хаори, а руки с татуировкой… Что потом – я и представить себе не могла. Я лишь касалась своего тела так, как это должен был делать он, но становилось только хуже. Дрожа и чувствуя влагу на рубашке, я готова была пойти к нему в комнату, лечь рядом на футон и будь что будет…
Знаю, я не пожалела бы ни о чем, как не жалею сейчас, что ухожу из дома. Кроме одного – что ничего бы не произошло. После этого, будь ты хоть трижды жрицей воды, одна дорога – в реку. Не только самураи теряют лицо.   Чтобы успокоить непослушное, становящееся чужим и требовательным тело, я раз за разом терзала душу, думая о самураях, которых привела сюда на гибель. Господа Горобей, Кюдзо, Кикутиё, Хейхати… Я причина вашей смерти, и нет мне прощения. Нет и не может быть мне счастья с вашим собратом по оружию.
Теперь я знаю – самурай обречен смерти. Смерть сопровождает его, что бы он ни делал. Но Кикутиё и Горобей хотели жить! А Хейхати и… господин Кюдзо… были так молоды! О чем я думаю! Они погибли, а я живу, но кому нужна моя жизнь? Кому нужны мои чувства, которые я так безуспешно стараюсь скрыть?
По ночам себя убедить кое-как удавалось, но днем, в присутствии господина Камбея – живого! живого, слава всем богам! – чувства брали свое. Хотелось сделать что-то, чтобы доказать: я не бездушная ловушка, заманивающая на смерть! Я тоже живая! Ну посмотри, я здесь, я хочу любить, я хочу поделиться с тобой жизнью!..
Чтобы отвлечь остальных от тяжелых воспоминаний, я, когда срок траура прошел, и мои пациенты стали выздоравливать, старалась посвящать вечера, которые мы проводили вместе – самураи, я, Комати и бабушка – беседам о дальних странах и необычных вещах, известных мне из книг, а господам самураям из их собственного опыта. Я предлагала какую-нибудь тему – древняя легенда, мудрая притча, , что угодно, лишь бы не о войне – а господам Камбею и Ситиродзи всегда было что рассказать. Выяснилось, к моей тайной радости, что и я немало успела узнать из моей драгоценной коллекции свитков. Господину Камбею не было скучно со мной даже тогда, когда его товарищ начал все больше времени проводить на стенах нового форта. Лишь сейчас, вспоминая, я понимаю, что он нарочно задерживался по вечерам на стройке или над чертежами в своей комнате, нарочно придумывал для Кацусиро разные поручения, требующие его присутствия на других концах деревни. Спасибо вам, господин Ситиродзи! Я не была достойна такой заботы. Я, по вине которой над обрывом появились четыре могильных холма.
И все же… мудрая моя бабушка удалялась на кухню, Комати ложилась спать, а мы с господином Камбеем говорили обо всем на свете, я даже мало-помалу начала с ним спорить. Сначала неуверенно, а потом споры стали затягиваться на несколько дней, я искала аргументы, подбирала нужные слова… Переубедить его в чем-либо удавалось редко, но, научившись не отступать под его немногословными опровержениями, я заслужила уважение этого поразительного человека. Он допустил меня чуть ближе – на расстояние вытянутой руки, а не копья. И хотя его взгляд оставался непроницаемым, он все чаще задерживался на мне – словно изучал, словно искал что-то... Камбей больше не стремился остаться в одиночестве от ухода до прихода господина Ситиродзи. Позволял мне наблюдать за его тренировками, за тем, как он точит катану. О, он был мастером. Не совершал ни одного лишнего движения. И невозможно было не любоваться его искусством. Совершенством, вот чем он был – бог риса с не понятной мне тогда тоской в глазах…
Кацусиро не был слеп. Рано или поздно он все равно бы перестал надеяться. И в начале весны он ушел. Ночью, тайком, но мне опять не давала спать мысль о господине Камбее в соседней комнате, и я все слышала. Я вышла из дома и пошла следом. Возле увенчанных клинками могил Кацусиро попрощался с погибшими, а потом простился со мной. Я не могла сдержать слез – видела, как он тянется ко мне, как его глаза зовут меня с собой; перед ним я тоже была виновата, но даже ценой искупления вины не могла ответить на эту мольбу.
Слов не было. Мы так бы и расстались молча, если бы не Камбей с Ситиродзи, как две тени соткавшиеся вдруг на границе рощи. Разговор Кацусиро и его сенсея был коротким, и – боги! – как же они были похожи в тот момент друг на друга! Один из них вступал на путь, который покидал другой. Остолбеневший Ситиродзи и я, начинающая понимать, молча смотрели, как катана учителя перешла к ученику. Не вынутая из ножен, она все равно разрубила последнюю нить, что не давала Кацусиро уйти. Он растворился в предрассветном тумане.
Пять мечей на четырех могилах. А те два, что покинули сейчас эту поляну, упокоятся на пятой? Завтра, через месяц, через год – когда могил станет семь?! «Будьте вы прокляты! Сколько можно все разрушать?!» – разрыдавшись в голос, я упала на колени. Мы все в эту ночь потеряли что-то, а мне так надоело постоянно терять! Содрогаясь от отчаянья, я и не заметила, как прошуршали шаги, как белый плащ мелькнул, расстилаясь по траве. Я только почувствовала, что прижимаюсь спиной к чему-то невероятно теплому, надежному, дающему силы. Немного сил – просто вздохнуть спокойно и повернуться. А потом отшатнуться в попытке разорвать объятья господина Камбея. Чувства, отразившиеся на моем лице, заставили его руки разжаться сами собой. Опустив глаза, я слышала только бесцветный голос:
– Ты не хотела, чтобы он уходил?
Взяв себя в руки, я посмотрела в глаза самураю. Но лунный свет коварен, я боялась принять желаемое за действительное. В горле пересохло, я смогла только помотать головой и выдохнуть:
– Ваша катана…
Удар сердца.
– Я безоружен перед вами, госпожа.
Я наняла его. Он все еще служит мне? Потеряв четырех друзей? Слезы хлынули с новой силой. Не в силах сдерживаться, я уткнулась в крепкую грудь под белым шелком. А когда чуть-чуть успокоилась, поняла, что снова нахожусь в кольце его рук, и слышу стук сердца – слишком медленный, чтобы быть моим собственным, и слишком быстрый, чтобы…
Чтобы не скользнуть рукой вверх до крепкой шеи и не поднять голову, встречая губами жесткие, властные губы. Первый поцелуй, вырванный насильно, не в счет – нахлынувшие ощущения я и представить не могла в своих ночных грезах. Не стало сил даже стоять на коленях. Сейчас я рухну…
Камбей отстранился. Кажется, дыхание сбила только я. Взяв меня за плечи, посмотрел мне в глаза:
– Я стар для вас, госпожа Кирара. 
Делаю дрожащий выдох:
– Господин Камбей! Я не девочка. Не будь я жрицей, давно бы...
– Старше на много лет и много войн.
Я была готова расплакаться снова. Неужели невозможно перестать сражаться?!
– Я видела войну. Она никого не сделала старше. Но многих – мертвыми.
– Я ронин без меча.
Слезы все-таки потекли, и я спрятала лицо в ладонях:
– Не меч делает мужчину мужчиной! Только он сам.
Даже не поднимая глаз, я видела: передо мной воин, оставивший оружие, но не переставший быть оружием сам по себе.
– Я выбрал Путь слишком давно, – прозвучал ответ на незаданный вопрос.
– Но вы мужчина! – я больше не в силах была вести этот разговор, тем более, когда мои плечи сжимали эти руки. Взгляд глаза в глаза. И тихо:
– Да. Я мужчина, – я вновь оказалась во власти спокойной силы. Колючая борода защекотала мне шею, потом губы коснулись уха, а вслед за тем меня – нас – накрыла жаркая волна поцелуя. Я не умею! – запоздало ужаснулась я, но мой рот уже атаковал настойчивый язык, и надо было отвечать. Краешком сознания я отметила, что делаю это уже лежа на плаще – и на руке Камбея. Его свободная рука легла мне на талию, чуть выше юбки, и словно бы не могла решиться, двигаться ей вверх или вниз. Длинные волосы закрыли мое лицо. Пытаясь их откинуть, я прижалась грудью к нависшей надо мной скале. Рука выбрала направление – вверх, и я застонала от удовольствия.
Не в силах пошевелиться, я смотрела, как развязывается пояс белого кимоно. Следом была очередь хакама. А на мне лишь короткая юбка! Уже не понимая, чего же я хочу на самом деле, я судорожно стиснула ноги, не пропуская раздвигающее их стальное колено. Натиск ослаб. Застонав – уже от разочарования при мысли, что ничего не произойдет, я сама потянулась к нему, проникла под кимоно, погладила сводящие с ума плечи, рельефную спину… Дальше – страшно. Он понял, и к руке под моей блузкой присоединились  губы Камбея. А по голым ногам, задирая юбку еще выше, скользит рука с татуировкой. Я замерла, перестала дышать, и даже для стона не хватило воздуха, когда навстречу мозолистым, но таким нежным пальцам сами собой раскрылись мои бедра. Он не останавливался, и я сжалась в ожидании первого проникновения.
– Ты боишься? – раздался над моим ухом жаркий шепот. Горячая волна прокатилась по моему телу в такт ответу:
– Я хочу…
Я двинулась навстречу руке моего самурая, и он убедился – он первый. И застыл. Неужели он этого не ждал? Я притянула его к себе:
– Поздно… Отступать… Генерал…
Очень жаркий поцелуй, мне даже стало больно. А Камбей вдруг оказался между моих ног, не опускаясь на меня всем весом – боги, да он втрое тяжелее! –  но и не позволяя мне двигаться. Я почувствовала внезапный озноб, и чтобы не оказаться совсем уж не готовой к тому, что вот-вот последует, я просунула руку между нашими животами. Через миг в ладонь ткнулся… Небо, до чего же он огромный! Когда он упирался мне в бедро, он таким не казался!
Я сжала пальцы, чтоб точнее определить размер, и не смогла поверить – этот человек-камень вздрогнул и с глухим рычанием ринулся в атаку. Я была вжата в землю, чудовищно сильные пальцы сковали мои руки, и в следующий миг Симада Камбей выиграл битву за крепость по имени Кирара. И все. Он с усилием остановился, остался во мне, дрожа от возбуждения, но не делая попыток продолжить. Моя боль постепенно проходила, и я начала смутно осознавать, что здесь что-то не так. Высвободив одну руку, я погладила его по лицу, запустила пальцы в волосы, скользнула языком по его губам. Он ответил очень нежно, и уже мне пришлось проявлять настойчивость. Убедившись в моем желании, он начал двигаться – сначала медленно, потом быстрее.
Не знаю, сколько это длилось. Не помню, в какой момент боль окончательно исчезла, и я впилась зубами в его плечо, всем телом подаваясь навстречу в его ритме. Закрыв глаза, я ощущала только нарастающее напряжение внутри, напряжение, которое требовало еще больше Камбея, хотя, казалось, он и так заполнял меня целиком. И когда темп стал уже совсем безумным, мое тело взорвалось от блаженства. И еще раз. И еще. Я закричала. Хриплый стон Камбея лишь ненамного отстал от моего крика. Несколько резких толчков напоследок – и все было кончено.
На лицо мне упала капля. Я медленно открыла глаза. Лицо Камбея надо мной было усеяно капельками пота, он восстанавливал дыхание, а в глазах – в глазах! – я читала нежность. Улыбнувшись мне – по-моему, в первый раз я видела его улыбку – он перекатился на спину, увлекая меня за собой, и я расположилась на его груди. Мы лежали, обнимая друг друга, и ни единой мысли не было у меня в голове. А потом я заметила устремленный мимо меня взгляд чужого, незнакомого мне человека, словно мы только что не… Мне стало страшно:
– Что же будет дальше? – вырвалось у меня.
Молчание. А меня словно ударили: с обреченной отчетливостью я ощутила – ничто уже не будет таким, как прежде. Путь Воды закрылся. Капли висевшего в воздухе предутреннего тумана окончательно замолчали для меня. Пустота. Отчаяние. Помощи ждать неоткуда. Я все-таки оказалась не готова расстаться со своим даром. Вместо одного Пути передо мной лежало сто дорог, и все они, казалось, вели в никуда. Оцепенев от страха перед будущим и безвозвратной потери, я не сразу поняла, чьи это руки поправляют на мне одежду. Медленно сфокусировавшись, я поймала взгляд Камбея – непроницаемый, совсем как раньше. Почти.
– Я не могу остаться. Но ты можешь пойти со мной.
С ним. Обузой в пути, помехой в бою, крестьянской любовницей, падшей жрицей – с ним. Воином без меча, самураем без господина, полководцем без побед… или нет! С победителем, которому не нужна сталь, ибо дух – его оружие. С тем, кому я столько раз обязана жизнью. Да больше, чем жизнью – спасением всего своего маленького мира! Моя вина, моя победа, моя расплата… Идти за ним – это ведь тоже Путь.
Я кивнула. Я даже не спросила, куда мы пойдем.

Возле дома, в котором все еще спали, нас ждал господин Ситиродзи. В который раз я преисполнилась благодарности к нему: он ничего не сказал, лишь посмотрел на меня понимающе. И предпочел не заметить, что я несу к колодцу белый плащ с пятном крови.
Набирая воду, я краем глаза следила за самураями. Они обменялись долгим взглядом, а потом Ситиродзи хлопнул Камбея по плечу:
– Женщина – для мира, так? – сказано было негромко, но я расслышала. – Наконец-то!
Он с облегчением рассмеялся и пошел в дом.

Мы уходили в день праздника нового сева. Я уже знала, что Камбею предлагают должность военного советника далеко на юге, в небольшой стране, окруженной сильными соседями. Теперь его работой будет не вести войну, а стараться ее предотвратить.
На рассвете этого дня Комати, которую новая ответственность жрицы воды сделала непривычно серьезной – как когда-то превратила меня из ее точного подобия в ту, кто я есть – совершила надо мной и Камбеем свадебный обряд. Странная это была церемония – жених был в белом, я так и не надела кимоно, а саке мы пили втроем с господином Ситиродзи.
Я попросила самураев идти первыми, чтобы в одиночестве попрощаться с родиной. И вот теперь я почти догнала их, и за этим мостом меня ждет человек, из глаз которого я навсегда изгоню холод.
Сегодня наша первая брачная ночь.

Не любите хеппи-энды?

Вот и я тоже не люблю 
Не всякая жизнь заканчивается смертью. Иногда она заканчивается свадьбой. (с)

Не смотрела фильм и уже вряд ли посмотрю. Мое сверх меры идеализированное эстетическое чувство не вынесет лысого Камбея... А насчет "переведено" вообще нуждаюсь в комментариях.

Что уж тут смешного. До 7С я год была трупом. Прям со свадьбы и начиная.

А насчет канона - по-моему, все действительно прозрачно. Я ж не столько придумывала этот фик, сколько "достраивала".