Исповедь Укё

1автор-Ририана
2.бета-Kosichko
3.рейтинг-PG-13
4.вид-Джен
5.жанр-Ангст
6.POV
7.что было бы, если бы Укё в тот памятный день не погиб, а остался Амануси

Я всегда считал себя выше всех, и в этом есть моя главная ошибка. Я думал, что все, всё и вся должны мне подчиняться. Меня никто не может убить, ведь я Амануси! Какое мне тогда было дело, что Кирара не хочет за меня замуж!..
Ладно, я расскажу всё от начала и до конца.
Это было год назад, может, чуть больше. Если считать от нападения на деревню Канну, то четыре года. Тогда, когда я приказал напасть на деревню, один из советников сказал: «Господин, мы собрали ещё ваших клонов, и если самураи захотят вас убить, то убьют кого-нибудь из них, а вам опасно здесь оставаться». Я послушал его совета и вместе с несколькими людьми сел в небольшой модернизированный корабль, который являлся командным пунктом (он выглядел  невзрачно, но на самом деле был стратегически очень важен), и незаметно отделился от основного поля действия. Клонам я описал девушку, которая была нужна, и сказал, что её зовут Кирара. Столица погибла у меня на глазах, а вместе с ней и все бандиты. Я тут же велел лететь к Когакё, пару недель пришлось посидеть тихо. Потом была сочинена история о том, что Укё I погиб, а я – единственный выживший клон старого Амануси, который достоин занять трон. Я боялся всего и везде и редко показывался на людях, в основном из-за самураев. Так продолжалось год. Я делал так, как хотел народ, хотя мне это всё не нравилось, но власть надо было как-то держать, и приходилось постоянно изображать сострадание к крестьянам. Механические самураи были заменены людьми, но уже полтора года спустя я понял, что народ доверяет мне слепо, и, повернув русло власти в ту сторону, в которую хотелось мне, зажил своей старой жизнью. Гарем возобновил существование во всей своей былой красе, но иногда, приходя туда и оглядывая своих наложниц, я понимал, что им далеко до Кирары.
Всем жилось хорошо… кроме меня. Мне всё время чего-то не хватало. Один раз я позвал к себе советника и спросил его:
– Скажи, презренный, чего мне не хватает?
На что он мне отвечал:
– Господин Амануси, да продлят боги вашу жизнь, в вашем положении и возрасте надо бы, – тут он замялся, – Найти себе девушку и жениться… – он очень боялся, поэтому фраза прозвучала как незаконченная, как будто он хотел ещё что-то сказать.
– Продолжай, – сказал я.
– Но девушка, она должна быть не просто девушкой, а… Как бы вам сказать… Она должна быть достойна вас, быть красавицей и всё такое…И из вашего гарема никто не подойдёт, ведь вы Амануси нового мировоззрения, и народ вас любит за вашу «чистоту». Невеста должна быть такой же, с незапятнанной репутацией или, по крайней мере, никому не известной.
– И кого же ты предлагаешь?
– Ну, например, дочь Кидо-сан, или, например, моя дочка тоже неплоха…
В этот момент я вспомнил Кирару: «Ну конечно, – подумал я, – Это та самая девушка, которая достойна быть мой женой и украсить мой трон. Амануси пригреет обиженную когда-то крестьянку, это улучшит мою репутацию и добавит мне популярности в народе».
– Иди, – сказал я.
На следующий день я поехал в Канну с кучей подарков. Все были удивлены моим приездом, но, как и положено, устроили празднества и гуляли всю ночь. Каждая крестьянка только и мечтала, что завоевать расположение Амануси, так что мне не составило труда узнать всё про мою избранницу. Оказалось, что Кирара помолвлена. Когда я поинтересовался, как же это произошло – ведь она жрица воды – мне тут же объяснили, что так как она отдала амулет Комати, то сложила с себя все обязанности, с ним связанные. «Причину никто не знает, но говорят, что наша Кирара была сильно влюблена в одного из тех самураев, что когда-то защитили нашу деревню, и, не желая больше помнить о нём, решилась выйти замуж», – так говорили мне девушки.
Через некоторое время я зашёл  в дом в самой Кирары и, подарив кучу украшений и тряпья, напрямую сказал, что намерен на ней жениться. Кирара отвернулась к окну и долго молчала. Затем она тихо проговорила: «Но я обещана другому. Мой жених жив, здоров, и я не вижу причин к расторжению нашей помолвки». Я вышел из её домика как громом поражённый: «Как она могла мне отказать? – думал я, – Жив, здоров, она сказала?»
Через три дня жених Кирары бесследно пропал, его искала вся Канна, но никто так и не нашел. Когда девушке об этом сказали подруги, она ровно и степенно ответила: «Что ж, значит, такова воля богов, а я буду носить траур». Я не мог ждать ещё полгода и на следующую же ночь похитил её.
Первую неделю она рвала и метала и, в конце концов, в открытую заявила, что знает, кто убрал её жениха, но мне было всё равно. Она должна была появляться со мной на людях.
Я заставлял её выходить в свет. Ей шили лучшие и самые дорогие наряды, а служанки белили лицо. Через месяц советники стали намекать мне на свадьбу. Вечером я пришёл к ней в покои.
– Мы женимся на следующей неделе, и это не обсуждается!
– Господин Укё, – спокойно и гордо ответила она, – Я терпела всё, что вы со мной делали! Вы убили моего жениха, которого я любила, похитили меня, лишили семьи и какой бы то ни было радости в этой жизни. Я надевала ваши красивые тряпки, улыбалась людям, как вы меня заставляли, и врала им, что я вас обожаю. И вот, что я вам скажу, ничто, и никто меня не заставит изменить моё решение.
Я не обратил на это никого внимания, я только пригрозил ей, что не пощажу ничего и никого, если она не станет моей женой. Она только холодно и насмешливо улыбнулась, и это, вероятно, означало: «Да ну?». Что ж, я ответил на этот вызов:
– Насколько я помню, у тебя есть маленькая сестра?
Кирара поджала губы, всё говорило о том, что она предполагала такой исход, но виду не подала и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью.
Свадьба состоялась. Сейчас я с дрожью вспоминаю её белое личико после свадебного пира, когда мы остались одни в супружеской спальне. Я шагал из угла в угол в какой-то нерешительности, а она сидела на кровати и, затаив дыхание, следила за каждым моим шагом. Я подошёл к ней и встал на колени. Её взгляд выразил удивление, но когда я начал снимать с её ноги туфельку, она вздохнула, как бы говоря: «Мучайте меня, теперь мне уже всё равно».
Я не могу назвать это насилием, но другого слова тоже на ум не приходит.
В один прелестный денёк, это было через три месяца после нашей свадьбы, она подошла к моему кабинету и постучала (я запретил ей входить без разрешения, ведь у меня бывали гостьи). Я недовольно откликнулся. Она вошла, как всегда гордо неся саму себя. Я посмотрел на жену: всё также красива, только похудела и взгляд устремлён куда-то внутрь. Она опустилась на колени и сказала:
– Мой господин, я в положении, и хочу просить вас, чтобы после родов ребёнок остался со мной… – Кирара не договорила, потому что я перебил:
– Чушь, ребёнка будут воспитывать и кормить другие люди, а ты первая женщина страны и должна появляться на людях. Да и чему ты его научишь? Как растить рис? Или, может, как заговаривать воду?
Она поджала губы и вышла, но с таким видом, что мне просто хотелось попросить её зарыдать. Я знал, что Кирара заведомо сильней меня и, по сути, боялся, это всё равно, что скакать на лошади, которая ещё не обуздана, и пытаться её сдержать и усмирить одними словами. Я пытался загнать Кирару в угол, добиться её полной покорности, и когда победа была так близка, характер опять взял своё. Мне так хотелось быть хоть когда-то, хоть кого-то сильней. Всю жизнь мной попрекали, сначала крестьяне, потом отец, когда я наконец вырвался, тут же пришлось прятаться, и теперь я не позволю, чтобы какая-то крестьянка мной командовала. Я Амануси! Я закон! Все должны меня слушаться! Меня, меня и только меня.
Через несколько недель советники доложили, что в ближайшем лесу видели стадо кабанов, и лесники ждут меня с супругой на охоту. Кирара хотела отказаться ввиду плохого самочувствия, но я приказал ей ехать; она только вздохнула и пошла к себе.
Стоял чудесный погожий денёк, и все были в отличном настроении. Мы сели на машины и поехали в сторону леса, Кирара просила закрытую машину, но я возмутился, сказав: «Тебе просто необходимо быть на воздухе, да и что обо мне подумают? Наш Амануси запихнул жену на прогулке в закрытую машину? Прогулки для того и созданы, чтобы дышать воздухом». Наконец все тронулись. Я в начале, Кирара с дамами в хвосте процессии . Охота шла на славу, как вдруг где-то позади раздался женский крик(я узнал Кирару). Я со свитой развернулся и  полетел в конец процессии. Кирара лежала на земле без сознания, одну руку положив на живот. Когда я спросил, что случилось, мне рассказали, что двигатель забарахлил, пилот не справился с управлением, и машина перевернулась. Сам горе-водитель  лежал тут же.
Трое суток, трое самых длинных суток в моей жизни, изредка с перерывами на еду и сон,проведённые у покоев Кирары.
Врачи запретили мне к ней входить. Сколько я понял и осознал за эти три дня и две ночи. Только теперь я понял, как дорога мне Кирара и ребенок, которого она теряла. В этот момент дверь отворилась, и одна из женщин попросила меня войти. Кирара лежала неподвижно на своей кровати. Врачи и прислуга куда-то делись, и мы остались вдвоём. Я встал на колени и, взяв жену за руку, посмотрел ей в лицо. Сколько муки и боли выражалось в этом лице, в этих застывших чертах, как будто спрашивая всё время: «За что?». Я так часто плакал, но только теперь я понял, что такое слёзы, настоящие слёзы, слёзы горя и гречи, потери того, что не мог разглядеть на протяжении многих лет, самого дорого существа на свете.
– Кирара, ты смысл всей моей жизни, прости меня, если слышишь, прости! Я причинил тебе столько боли. Я расстроил твой брак, испортил жизнь, отнял ещё не родившегося ребенка, я же его убил, а теперь ещё и тебя… Кирара, – почти шёпотом сказал я, целуя и обливая слезами её ручку.
– Господин мой…– услышал я слабый голос, и она провела ладошкой по моей щеке, стирая слёзы, – Я всё вам прощаю…
– Нет, пожалуйста!– Я зарыдал как ребёнок, – Не оставляй меня…
– А я и не собираюсь, – ответил всё тот же слабый и милый голос моей жены, – Мне ещё наследника растить.